— Почему вы думаете, что они согласятся на это?
— Потому что им будут предложены действительно передовые методы, оспорить которые невозможно. И еще потому, что их руководители услышат их в изложении неслучайных, хорошо подготовленных «экспертов».
— Которые будут нашими людьми?
— Нет. Которые в большинстве своем будут людьми, действительно верящими в то, что говорят. И именно поэтому они будут убедительны. Именно поэтому к ним прислушаются. Наша задача — всего лишь найти, прикормить и доставить их в нужное место в нужное время. И изолировать любых несогласных с ними оппонентов. Громко и везде звучать должна только одна теория. Тогда к ней привыкнут. Как к популярному шлягеру.
— Другими словами, вы предлагаете выписать больному реально полезное ему лекарство, но не указать дозировку и правила его приема и тем не вылечить, но убить его.
— И еще в придачу двух зайцев. С одной стороны, достичь желаемого, с другой — избежать негативного общественного резонанса. Как наверняка случилось бы, задействуй мы силовые методы. Следователи называют это — чистым убийством. Человек мертв, а доказательств злого умысла нет.
— Разумно. Что для этого требуется?
— Запуск механизма рыночной экономики. И как главное его условие — перераспределение собственности. В стране, где нет класса людей, конкурирующих по богатству с государством, и нет класса середнячков, подпирающих их, не может быть рынка. В уравнительной системе стимулов для товарного развития нет. Такой постулат предложили экономические эксперты.
— Он верен?
— Он верен для стран с устоявшимися правовыми и демократическими традициями. И абсолютно противопоказан тоталитарным системам в период их разрушения. Средние классы не будут стремиться лучше работать, чтобы перебраться на ступеньку выше. Они будут пытаться перераспределять блага противозаконными методами. Быстрый дележ всегда подразумевает драку. Они разрушат экономику. Они раздерут ее на лакомые для каждого, но убыточные для всех куски.
— Что еще?
— Мы должны завалить их дешевыми товарами. Настолько дешевыми, чтобы было невыгодно и невозможно выпускать свои.
— Это потребует компенсаций изготовителям продукции.
— Которые окупятся уже через два-три года. Когда у них не останется своих производителей, время дешевизны пройдет. Мы станем монополистами. Мы сможем поднять цены и тем компенсировать все убытки.
— Еще.
— Кредиты. Мы должны давать им кредиты. Но только под закуп наших товаров. Таким образом мы будем получать больше, чем давать. Мы предложим взаймы доллар, тут же вернем назад полтора, продав на него произведенный в нашей стране товар, и будем ждать выплаты причитающихся нам процентов. Чем больше они будут принимать помощь, тем богаче будем становиться мы и тем более нищими они. Требуя выплат процентов, мы, через подчиненных нам кредиторов, будем давать новые кредиты, с помощью которых они будут иметь возможность расплачиваться за горящие старые. Но новые кредиты будут иметь новые, более высокие процентные ставки. Из этой нарастающей как ком прогрессии долгов они не смогут выпутаться никогда. Отсюда появляется реальная возможность влиять на политические решения востребованием или отсрочкой долгов.
— Еще?
— Еще?
— Еще…
И еще пятьдесят семь пунктов.
— Дело дрянь, — сказал Шеф. — Сегодня на мне полчаса висел «хвост». Как пришитый.
— И куда он делся? — наивно спросил Александр Анатольевич.
— Отсох и отпал.
Я ничего не спросил. Я знал, как отваливаются «хвосты».
— Судя по их хватке, не сегодня-завтра они объявятся здесь.
— Безопасность?
— Не знаю. Может быть, и она.
— Что будем делать?
— Заныривать на дно.
— Когда?
— Немедленно.
Александр Анатольевич начал выдергивать из компьютеров шнуры.
— Оставьте, — придержал его за руку куратор. — Снимайте только «винты».
— А компьютеры?
— А компьютеры не работают. Компьютеры упали на пол. Случайно, — жестко ответил Шеф. — У вас пятнадцать минут.
— Они же новые, — то ли удивился, то ли возмутился программист.
— Нет, они уже старые, — сказал я и, сдвинув, уронил со стола ближний монитор. Экраном вниз.
Случайных в разведке людей лучше всего убеждать действием. Слова до них доходят дольше. И не всегда в полном объеме.
Александр Анатольевич на секунду замер, уставившись на разбитый монитор, и быстро, один за другим, начал открывать корпуса.
— Только «винты»! — напомнил я.
— Только их. Только. Я понял.
Машины на улице не было. Кроме той, на которой приехал наш начальник. Но ее можно было не считать.
— Шесть километров до железки и еще полтора до платформы, — огласил маршрут следования Шеф-куратор. — Пошли?
— Ногами? — ахнул программист.
— Нет. Пешком.
Шли напрямую, без дорог, через перелески и заборы чужих садовых участков. Шеф отрубал слежку. В первую очередь от нас. Если бы мы поехали на машине, нас вычислили бы на первом перекрестке. Жизнь — не детектив, где главные герои от погони на кабриолетах уезжают.
— Быстрее, быстрее! Через двадцать восемь минут прибывает электричка.
— Может, не будем надрываться? Может, лучше на следующей поедем? Не последняя же она, — вяло протестовал Александр Анатольевич.
— Для нас последняя!
Шеф страховался. Если за ним следили и если он не смог оторваться от «хвоста», то его преследователи наверняка уже шуруют в домике и в оставленной рядом с ним машине. Еще минут через пять они ринутся на ближайшую железнодорожную станцию. Но там нас не обнаружат. Потому что мы пошли не на ближнюю, а на дальнюю, стоящую на совсем другой ветке. Пока они сообразят, что почем, пока определят по карте все возможные маршруты ухода, пройдет время. Но не настолько много, чтобы они опоздали на станцию нашего назначения больше чем на полчаса. Значит, мы их сможем опередить лишь на полчаса. Отсюда следует, что других электричек для нас быть не может. Все более поздние поезда могут попасть под «просеивание». Где сеять будут, а потом перемалывать в кашу не крупу, а нас, грешных. Во главе с еле передвигающим ноги Александром Анатольевичем.